Сложные проценты10.03.1997 17:18 | И. С. Шкловский/Вселенная и Мы
За долгие годы моей дружбы с Владимиром Михайловичем Туроком мне приходилось видеть в его квартире (вернее квартирах, он менял место жительства) многих любопытных людей. Чего стоит, например, пожилой, неизменно элегантный, блещущий остроумием индолог Николай Максимович Гольдберг, которого Турок всегда звал Коля. Я так и не узнал, приходится ли он родным братом знаменитому, ныне покойному, комментатору Би-Би-Си Анатолию Максимовичу Гольдбергу Коля что-то темнил... Часто я видел там Левку - пожилого, малообразованного, но очень умного еврея с богатым прошлым, например, во время НЭПа он содержал тотализатор на бегах. А еще этот неуемный старик был изобретателем: он изобрел... вечную электрическую пробку. Эту самую пробку он постоянно носил в кармане своего пиджака. Каждому приходящему в гостеприимную квартиру Турока он задавал всегда один и тот же вопрос: Допустим, у Вас перегорела пробка. Что Вы будете делать?Ф Я ее выброшу на помойку, следовал неизменный ответ. И напрасно. Ведь перегорел только волосок он стоит по калькуляции всего лишь 8 копеек. А Вы выбрасываете всю пробку, а ведь это прибор стоимостью в 46 копеек! Совершенно недопустимое расточительство! Как же быть? без признаков интереса спрашивал очередной гость Турока. Я изобрел вечную пробку, полюбуйтесь, вот она! и он подносил прямо к носу собеседника свое детище. Принцип работы вечной пробки был чрезвычайно прост и нагляден. В ее торце было просверлено 8 каналов со своими волосками, причем в данный момент работает только один волосок. Когда он перегорает, нужно только повернуть торец на 1/8 оборота. И все! Себестоимость такой модернизированной пробки получается 72 копейки, зато срок работы увеличивается в 8 раз пробка становится практически вечной!
Несмотря на предельную очевидность пользы этого, казалось бы, такого нехитрого изобретения, его реализация натолкнулась на чудовищные трудности. Настырный Левка вел многолетнюю изнурительную тяжбу с Министерством электропромышленности. Тысячи три (старыми деньгами) он у них все-таки выдавил, но больше - ни копейки! В титаническую борьбу с Левкой Министерство подключило целую когорту адвокатов. Главный козырь у них был не тривиальный: неизвестно, сколько надо платить этому Левке - ведь в стране нет данных о ежегодно перегорающих пробках, а по действующему закону изобретателю причитается некий процент с экономического эффекта от изобретения...
Каждый раз при встрече Левка хватался за пуговицу моего пиджака и с большим количеством технических подробностей рассказывал очередную историю о какой-нибудь вопиющей бесхозяйственности, воинствующей тупости, хищениях и чудовищных потерях материальных ресурсов. "Вы же ученый человек, Иосиф Самуилович! Так объясните мне, пожалуйста, почему же все, что нас окружает, еще не рассыпалось и окончательно не развалилось?" Я отвечал ему в том смысле, что это как раз и доказывает правильность той научной основы, на которой построено наше об- щество. Такое обьяснение, однако, почему-то не убеждало Левку. Он так и умер в мучительном неведении. Говоря откровенно, я тоже этого не понимаю, так что Левкин вопрос пока остается безответным.
У Турока я встречал еще много других интересных людей. Одну из таких встреч я почему-то запомнил особенно ярко. Это была пожилая женщина, вернее сказать - старуха с остатками какой-то величественной красоты. Меня поразила ее старинная манера пить чай - я никогда ничего подобного не видел. Говорила она о каких-то, как мне показалось, пустяках, впрочем, близких сердцу хозяев, ее старых знакомых. Из разговора я понял, что она одинокая старая актриса, живущая на нищенскую пенсию в Доме престарелых актеров, по старому - в богадельне.
Когда она ушла, Владимир Михайлович рассказал мне поразительную историю, причудливым образом связанную с этой старой актрисой.
Где-то около 1700 года Петр Великий совершал свой очередной вояж по Западной Европе. В Голландии он занимался своим обычным, важнейшим для пользы государства Российского делом - набирал искушенных в знании ремесел умельцев на цареву службу. Сейчас такого рода деятельность связывают с "утечкой мозгов". В числе прочих иностранных специалистов завербовался и некий боцман по фамилии Нахтигаль. Впрочем, у людей такого ранга фамилий в нашем смысле тогда еще не было, вернее всего, это была кличка. В переводе на русский язык слово "нахтигаль", как известно, означает "соловей". По тем временам боцман был человек солидный и состоятельный. У него был даже вклад в некоем амстердамском банке на целых 240 гульденов!
В только что основанном Питербурхе Нахтигаль был определен в мореходную школу на предмет обучения дворянских недорослей навигацкому искусству и парусному делу. Недоросли, как и подобает этой категории молодых людей, особого рвенья к наукам не обнаруживали. Бывший боцман был суров и требователен. За лень и нерадение без всяких церемоний он выставлял предкам Митрофанушки полновесные колы и двойки. Естественно, что папашам оболтусов это не могло нравиться - увы, во все времена родители двоечников бывают чем-то похожи. Но на дворе стояла ранняя заря XVIII века, и нравы были суровые. Это обстоятельство придало специфическую окраску традиционному педагогическому конфликту. Родители нерадивых школяров порешили сжить со света несговорчивого преподавателя и с этой целью оклеветали его перед Петром. Я не знаю, каково было конкретное содержание наговора, но разгневанный Петр повелел предать несчастного Нахтигаля лютой казни: отрубить ему руки и ноги. Приговор был приведен в исполнение, и почти тотчас же император получил неопровержимые доказательства, что донос на бывшего боцмана был ложный. Тотчас же он пошел на квартиру несчастного и повалился перед обрубком человека на колени, прося прощения. И Нахтигаль, а что прикажешь делать? - простил его. И тогда Петр распорядился присвоить боцману и всем его сколь угодно отдаленным потомкам дворянское звание. И с той поры пошли на Руси дворяне Соловьевы.
Где-то около 1910 года полностью разорившийся на карточной игре и промотавший свое состояние штабс-капитан Соловьев обшаривал ящики своего старого письменного стола в поисках какой-то залоговой квитанции. Совершенно неожиданно он нащупал связку каких-то старых фамильных бумаг, которые, непонятно зачем, стал разбирать. Среди бумаг ему попался некий древний манускрипт, при ближайшем рассмотрении оказавшийся ... тогдашним аналогом нынешних сберегательных книжек! Это был всеми забытый вклад несчастного боцмана, законнейшего предка промотавшегося штабс-капитана. Соловьев, обратившись за помощью к знающим людям, естественно, стал наводить справки - в его незавидном положении 240 гульденов могли оказаться завидным подспорьем. Всего удивительнее то, что банк, в который незадачливый боцман положил вклад, все эти два века сохранился и функционировал в том же самом помещении! Надо полагать, что он функционирует и сейчас, если только в 1940 году его владельцами не были евреи...
Вклад старого боцмана имел, таким образом, полную юридическую силу и подлежал по требованию наследника оплате! Увы, это оказалось невозможным! За два века на вклад наросли сложные проценты, и когда подсчитали сумму, которую надлежало выплатить штабс-капитану Соловьеву, оказалось, что она существенно превышает национальный доход Голландии. Голландские банкиры предложили петербургскому вкладчику отступного в размере 15 миллионов гульденов. Тот было согласился, но тут вмешалась нуждавшаяся в валюте Российская империя. В качестве представителя истца стал уже выступать Российский государственный банк. Голландцы, естественно, заплатить такую чудовищную сумму не могли, да и не хотели - с какой это, собственно говоря, радости надо столько платить? Пахло тем, что дело, о котором немало шумела пресса того времени, должно было быть передано в Гаагский трибунал. Но тут разразилась первая мировая война, и только это историческое событие спасло амстердамский банк от неминуемого краха!
Вихрь мировой и, особенно, гражданской войны разметал по земле потомков боцмана Нахтигаля. Сам Соловьев окончил свои дни самым жалким образом в эмиграции. Еще до того, во время бесчисленных эвакуаций и переездов, пропала бесценная старая бумага - банковский вклад, из-за которого разгорелся сыр-бор. Впрочем, в этом я не совсем уверен: древнюю сберкнижку Соловьев мог передать Государственному банку Российской империи, который под конец вел тяжбу с амстердамским банком. И уже потом, когда революция вскрывала разного рода сейфы, эта старая бумажка могла потеряться. Так или иначе - вклад сгинул.
"Так вот, - сидя в своем кресле и потягивая сигарету, закончил эту удивительную историю Владимир Михайлович, - фамилия старой актрисы, ныне живущей в спец-богадельне, Соловьева. Она - единственная дочь штабс-капитана Соловьева. Богатая наследница, не правда ли?" Я подавленно молчал, а в голове шевельнулась мысль: а вдруг эта бумажка где-нибудь вынырнет? Ведь всякое бывает с бумажками...
